В 30-х гг. нашего
столетия Имамура Томоэ издал фундаментальную 7-томную “Историю женьшеня”,
в которой, обработав значительное количество древних китайских и корейских
книг, а также современный ему материал, собрал огромное количество фактов,
касающихся экономики, фармакологии, возделывания, истории изучения этого
растения с самых ранних времен. В ней были помещены китайские, маньчжурские,
корейские и японские легенды и сказания о женьшене; место нашлось даже
для новелл, юморесок и анекдотов о нем на многих языках Восточной Азии.
Отдельный том (более 600 страниц) был посвящен перечню всех существовавших
к тому времени наименований женьшеня, которых оказалось более пятисот.
Замечательные
свойства женьшеня связывались в прошлом с его якобы чудесным, сверхъестественным
происхождением. Так, согласно одной из легенд, он зародился от удара молнии
в прозрачный горный ручей. Вода иссякла, а в том месте, куда угодила молния,
появилось растение, вобравшее в себя силу “небесного огня”.
Другая легенда
повествует о том, что когда-то в Китае жил женьшень - корень, обладающий
могущественной силой превращения в животных и человека. Люди в то время
еще не знали о его существовании. Но великий пророк и философ Лао Цзы обнаружил
его целебную силу и выдал людям его приметы. Спасаясь от беспокойства,
женьшень бежал на север, но не смог скрыться и здесь: другой ученый, Лао-Хань-Ван,
при помощи своих целебных трав снова открыл его местонахождение. На этот
раз женьшень вынужден был бежать в глухие леса Уссурийского края. Спустя
много веков три брата Ван-ганго, Касавон и Лиу-у пришли сюда с целью отыскать
женьшень. Но заблудились и погибли. С тех пор их души бродят по тайге и
перекликаются между собой. Ночные крики совки-сплюшки отождествляют с голосами
этих неприкаянных душ.
Некоторые
авторы считают, что в Китае женьшень в лекарственных целях начали использовать
около 3000 лет назад (Sun Wencai, 1992), но большинство других называют
менее отдаленные сроки. Одно из первых достоверных упоминаний о лекарственном
использовании женьшеня содержится в древнейшем труде китайского императора
Шень-нуна “Шень-нун-Бэнь-цао” (“Лечебник Шень-нуна”, IV в. до н. э.). В
нем согласно одной из рукописных копий (Комментарий Лей-кунга, 25-й г.
н. э.) 365 трав были классифицированы на 3 категории по их эффективности,
связанной с токсичностью. Низшая группа, так называемые “помощники”, состояла
из растений, обладавших лечебными качествами, но являвшихся потенциально
токсичными. Наиболее ценными считались растения, которые оставались безвредными
даже в больших количествах; их употребляли главным образом в профилактических
целях, или в процессе выздоровления после перенесенных заболеваний. Эту
группу “королевских трав” возглавлял женьшень.
Всего женьшеню в этом произведении
посвящалось 44 слова, которые взяты нами в качестве эпиграфа к этой книге.
К сожалению, русский перевод пришлось делать не с оригинала, а с английского
перевода американского китайца Ху (цит. по: Duke, 1989), который, в свою
очередь, использовал далеко не первую рукописную копию. Поэтому некоторые
детали императорского текста, по-видимому, утрачены. Но общее впечатление
об этой древнейшей характеристике женьшеня читатель, можно надеяться, получит.
Позднее, в 502 г. н. э., появилось
дополнение к сочинению Шень-нуна, написанное Тао Хун-чинем, где также были
помещены сведения о женьшене и где были описаны уже 730 трав. С тех пор
большинство китайских книг о лекарственных средствах непременно содержали
в себе раздел, посвященный женьшеню; со временем в них стали включать и
условия выращивания целебного корня.
Одним из важнейших
источников знаний о женьшене стал 52-томный труд китайского фармаколога
и врача Ли Ши-ченя “Бэнь-цао Кань-му”, появившийся в 1592 г. Автор затратил
на его составление 27 лет и включил в него описание почти 2 тыс. не только
растительных, но также животных и минеральных лекарственных средств и композиций
из них.
Информация о
женьшене строго охранялась, однако была высказана уверенность, что будто
бы уже Конфуций (2500 лет назад) ссылался на большую целебную силу женьшеня
(Patty, цит. по: Duke, 1989). С этим трудно согласиться, но в X в. таджикский
ученый и мыслитель Авиценна уже определенно описал женьшень в фундаментальном
труде “Канон врачебной науки”. Марко Поло в книге о своем путешествии по
Востоку (1274) сообщал о некоем “эликсире жизни”. В 1610 г. голландские
купцы впервые завезли таинственное растение к себе на родину из Японии.
Спустя 3 десятилетия, в 1642 г., миссионер Семедо Альваро при описании
Китайской империи упомянул также и о женьшене. Так, постепенно, в Европу
проникали разрозненные данные о существовании в восточных землях растения,
обладающего исключительными лечебными свойствами. И все же до начала XVIII
в. сведения об этой чудесной панацее были самыми противоречивыми, а порой
совершенно фантастическими.
Только в 1711
г. появилась первая достаточно серьезная работа, принадлежавшая французскому
монаху-иезуиту Жарту, которая более близко познакомила европейцев с женьшенем.
Ее английский перевод появился в 1713 г. в издававшемся в Лондоне журнале
“Философские труды”. Будучи в Китае, Жарту собрал много сведений о женьшене,
сделал подробное описание растения, даже отведал самого корня и... чуть
было не потерял сознание. Жарту писал:“...они
говорят, что это великолепное средство от всех видов слабости, вызванных
чрезмерным переутомлением тела или духа; что он излечивает слабость легких
и плеврит; что он останавливает рвоту; что он укрепляет грудь и является
лекарством от одышки; что он укрепляет желудок и способствует аппетиту;
что он усиливает жизненную силу, увеличивает лимфу крови; что он хорош
против головокружения и слабого зрения и что он продлевает жизнь в старости”.
В
России о женьшене впервые узнали из сочинения переводчика Посольского приказа
Н.Г. Спафария. Спафарий возглавлял посольство, отправленное царем Алексеем
Михайловичем в феврале 1675 г. в Китай. Уникальный документ, который увидел
свет в 1678 г., назывался “Описание первыя части вселенныя, именуемой Азии,
в ней же состоит Китайское государство с прочими его городы и провинции”.
В нем, в частности, говорилось:“И
тот корень варят и дают тем, которые слабы от долгой немочи, и великую
помощь подает”.
Спафарий
не только описал женьшень и способы его использования в Китае, но и привез
корень в Россию. А в 1690 г. в Нюрнберге появляется сообщение придворного
врача при Российском монархе Лаврентия Блюментроста, где он описывает приготовление
лекарства из женьшеня и показания к его применению. Кстати, впоследствии
врачи, члены Русской миссии в Пекине, в знак особой милости несколько раз
получали от китайского императора по полфунта женьшеня.
Вскоре после
публикации Жарту французский миссионер в Квебеке (Канада) Жозеф Франсуа
Ляфито исходя из описания, данного его соотечественником, обнаружил неподалеку
от Монреаля пятилистный женьшень (1716 г.). Оказалось, что североамериканские
индейцы были хорошо знакомы с этим растением и использовали его в лечебных
целях задолго до того, как на американском континенте появились европейские
колонисты. Индейцы Канады применяли пятилистный женьшень в качестве кровоочистительного
средства (Chandler et al., 1979). Его использовали ирокезы, знали о его
целебных свойствах индейцы племен Фокс, Анандас, Онейда, Потавотоми. Индейцы
племени Чероки звали американский женьшень atali gunli - “карабкающийся
по горам”, ирокезы именовали его “гарант-оген”, а сиу обладали секретом
процедуры консервирования его корня, в результате которой он становился
беловатым и полупрозрачным.
Уже отмечалось,
что американский и азиатский (настоящий) виды женьшеня внешне очень похожи.
Пятилистный американский собрат воспринимался восточными врачевателями
как полная аналогия известного средства. Они обрадовались новому источнику
целебной панацеи. Со своей стороны, и американские колонисты быстро осознали
выгодность торговли женьшенем. Он стал вторым, после пушнины, источником
“быстрых” денег. Весь добытый корень отправлялся за океан, в Китай. Перекупщики
давали “копателям женьшеня” (англ. sang-diggers) примерно 35 центов за
фунт, а в Китае продавали в 10-12 раз дороже.
В
Канаде торговлю женьшенем вела в основном французская “Компания обеих Индий”.
Оживленно торговали женьшенем и Соединенные Штаты. Если в 1757 г. в Китай
было вывезено 2 т корня женьшеня (Грушвицкий, 1961), то спустя столетие
эта цифра возросла почти в 100 раз! И несмотря на то, что дикого корня
становилось все меньше и объем экспорта его постепенно сокращался, доходы
от его продажи росли (Kains, 1912). Если в 1858 г. прибыль составила около
200 тыс. дол., то в самом начале ХХ в. она превысила 800 тыс. дол. В 1905
г. общий объем продаж женьшеня достиг 1 млн дол. и с тех пор все время
возрастал, исключая периоды двух мировых войн. Доля культивируемого женьшеня
также быстро увеличивалась.
Перекупщики
и фермеры из Соединенных Штатов забрасывали американских консулов в Китае
просьбами подыскать покупателей пятилистного женьшеня. Те в ответ писали:
“Рынок для женьшеня хорошего качества здесь практически безграничен.
В стране живут 400 млн человек, и почти все из них употребляют женьшень.
Если они испытают американский женьшень и оценят его, ежегодный доход от
его продажи может составить миллионы долларов” (Kains, 1912).
В самой Поднебесной
империи нехватка женьшеня ощущалась постоянно. На территории Китая дикий
корень, очевидно, никогда не был особенно изобилен, а к XVIII в. его запасы
еще более исчерпались. В период маньчжурской династии Цин (1644-1912) сбор
женьшеня стал монополией государства; целые шеренги надежных людей в униформе
прочесывали леса, внимательно вглядываясь в зеленые таежные сумерки. Для
сбора корня государство стало выдавать особые билеты: в 1-й половине ХIХ
в. в провинции Шеньцзин в год в среднем их получали более 1,5 тыс. корневщиков,
в провинции Гирин (Дзилинь) - 465, в других провинциях существенно меньше.
Всего, таким образом, сбором женьшеня в Маньчжурии и, по-видимому, в Уссурийском
крае, в то время только официально занималось около 9 тыс. китайцев. Сборщики
женьшеня зачастую образовывали группы по 12-15 человек (James, 1888); в
места сбора они шли под надзором императорских солдат, которые устраивали
заставы для того, чтобы ни один корень не был упущен: “При возвращении
из гор,” - писал отец Иакинф (Иакинф, 1910) в начале нынешнего века,
- “осматривают их на заставах, и на билетах надписывают количество добытого
корня, прозвание, имя и облик каждого промышленника, и назначают время
следования по станциям - с предписанием явиться в Контору.” По окончании
сезона сборщики часть найденных ими корней отдавали в виде оброка. Эти
корни поступали в Пекинское дворцовое управление, где сортировались на
5 разрядов; первые 4 разряда шли на нужды императора и государственного
аппарата, а последний вновь делился на 4 разряда и поступал в продажу.
О каждой партии корней, прибывшей в дворцовое управление, сообщалось в
пекинской газете “Цзин-бао”.
Такая массированная
“атака” на женьшень быстро принесла свои негативные плоды. Заветные красные
ягоды в лесах Маньчжурии мелькали все реже. За период с 20 декабря 1886
г. по 17 марта 1888 г. гиринский правитель послал в Пекин только 22 корня
- 8 больших и 14 средних, общим весом в 8 унций. Женьшень стали импортировать
из других стран - Кореи, Японии, Соединенных Штатов и Канады. В 1896 г.
из Кореи, традиционного поставщика “корня жизни”, только по докладам китайских
таможенников ввезли более 6 т корня женьшеня. Однако еще большее количество,
по-видимому, проникло контрабандой: немало женьшеня шло из Кореи в Гонконг,
который принадлежал Великобритании, и это количество не включалось в отчеты
китайской таможни.
В июне 1902 г.
американский консул в Тяньцзине Джеймс Рэгсдейл сообщает на родину:
“Существует четыре основных вида
женьшеня, известных в торговле - местный из провинции Гирин (Дзилинь -
авт.) и близлежащих провинций, корейский, американский и японский. Чудесные
исцеляющие свойства приписываются гиринскому женьшеню, и он имеет очень
высокую цену: за лучшие экземпляры давали серебром по весу, причем серебра
давали в 200-600 раз больше, чем “тянул” корень. Конечно, только богатые
люди могут пользоваться этим дорогим лекарством; но такова вера китайцев
в силу этого растения, что даже бедняки идут на страшные жертвы, чтобы
получить его в случаях крайней необходимости. Вследствие огромного спроса
и ограниченных запасов дикого корня фермеры возле Гирина имеют процветающий
бизнес, выращивая женьшень, хотя цена его - лишь малая часть от той, которую
платят за дикий. Корейский женьшень - следующий по цене. Потребление его
огромно, но на этот счет нет никакой статистики, поскольку большая часть
его провозится контрабандой. Американский женьшень с каждым годом становится
все более известным и популярным, особенно в южных провинциях. За последние
несколько лет цены, которые платят за него, удвоились. Почти каждый принимает
его весной как тоник. Самый дешевый женьшень - японский. Он употребляется
главным образом теми, кто не может приобрести другие его виды”.
Следует
отметить, что практичные китайцы не ограничились лишь ввозом сухого корня
американского женьшеня - они доставили также живые растения и уже более
30 лет пятилистный женьшень (кит. си-янь-жень-шень) в Китае широко культивируют
и используют в качестве тонизирующего и кроветворного средства и как заменитель
настоящего женьшеня в виде отвара, порошков, пилюль (Ибрагимов, Ибрагимова,
1960).
Ценность именно дикорастущего женьшеня
вынуждала китайцев осваивать новые районы его естественного произрастания.
Их взоры давно притягивал Уссурийский край. На территории современного
Приморья в VII-X вв. н. э. существовало могущественное Бохайское государство.
В первой половине VIII в. Бохай установил дружественные отношения с Японией.
По случаю очередного прибытия послов Бохая в Страну Восходящего Солнца
императоры устраивали пышные пиры и празднества, сопровождавшиеся состязаниями
японских и бохайских лучников, поэтов и музыкантов (История ..., 1989).
Есть сведения, что бохайцы в качестве даров привозили в Японию и женьшень.
В эти времена Бохайского могущества уссурийский женьшень не был особенно
доступен китайским искателям.
После разгрома
монголами Золотой империи чжурчженей (XIII в.), сменившей Бохайское государство,
Приморье до самой середины XIX в. оставалось малозаселенной неохраняемой
территорией. Сюда часто наведывались корневщики из Китая, преимущественно
обездоленные или преступные элементы. Впоследствии многие китайцы и корейцы
осели здесь.
Знали о
лечебных свойствах женьшеня и местные, коренные народности. Он находил
применение в народной медицине ульчей, удэгейцев и нанайцев (Вострикова,
1978). Уссурийских нанайцев, прекрасных знатоков тайги, китайцы часто нанимали
для поисков женьшеня в качестве проводников (Лопатин, 1922).
Н.М. Пржевальский,
побывавший в Уссурийском крае в середине прошлого века, так описывает женьшеневый
промысел в этом регионе:“Исканием
дикого женьшеня в Южной Маньчжурии ежегодно занимается несколько тысяч
человек, получающих... дозволение и билеты правительства. В прежние времена
промышленники приходили и в Южноуссурийский край, но теперь этот промысел
прекратился здесь совершенно, хотя существовал не так давно в размерах
довольно обширных... Между тем искусственное разведение женьшеня идет по-прежнему,
и его плантации изредка встречаются в Южноуссурийском крае на Даубихе,
Сучане, Сандагоу и на некоторых речках морского побережья”.
Спустя
примерно полвека В.П. Врадий пишет: “Во время же моей бытности на Дальнем
Востоке (1898-1900 гг. - авт.) китайцы и корейцы не только занимались сбором
корня ин-шеня в Южно-Уссурийском крае, но даже охотно брали установленные
на то билеты, например, в долине р. Сучана и близ залива Св. Ольги - в
пределах Сучанского и Ольгинского лесничеств Южно-Уссурийского края”.
Промысел
женьшеня был развит не только на юге, но и на севере Приморья. И. Надаров
(1887) в своей книге “Северно-Уссурийский край” свидетельствует :
“Добыванием женьшеневого корня, кроме
гольдов и орочонов, занимаются еще китайцы, которые приходят для этого
из соседней Маньчжурии. В 1882 и 1883 годах... число маньцзов (китайцев),
приходивших из Маньчжурии на жень-шеневый промысел в Северно-Уссурийский
край, было от 250 до 300 человек, а число всех китайцев, занимавшихся этим
промыслом в крае, было от 300 до 400 душ. До присоединения Северно-Уссурийского
края к России число китайцев промышленников жень-шеневого корня было значительно
больше. Кроме того, на каждый значительный приток Уссури приходили для
этой же цели ежегодно команды маньчжурских солдат по 200 человек и больше.
В настоящее время такие команды не являются. На продажу корень доставлялся
в китайское селение Има-Хоузу, против впадения в Уссури реки Имана [сейчас
р. Большая Уссурка - авт.]. В этом селении с 15 сентября открывается женьшеневый
рынок. К этому времени в Има-Хоузу сходятся все промышлявшие корень и съезжаются
купцы и их доверенные за покупкою корня. Здесь я встречал владивостокских
купцов, шанхайских и сянсинских”.
Спустя
около полувека дальневосточный ботаник И.К. Шишкин (1930) при описании
флоры бассейна р. Имана так осветил вопрос женьшеневого промысла в этом
районе:
“В горной части Имана женьшень
в диком виде встречается значительно чаще, чем в других районах Приморья;
об этом отчасти можно судить и по тому, что, помимо сотен человек местного
населения, ежегодно сюда приезжают для сбора его значительное количество
пришлого элемента (главным образом, китайцы и корейцы). Население Иманского
района получает от сбора корней женьшеня ежегодно значительный доход, величина
которого, вероятно, должна быть определена в 200-250 000 руб., если только
не больше. Помимо китайцев, чаще всего агентов шанхайских фирм, скупка
его корней здесь производится конторой Дальгосторга и тремя пунктами Охотсоюза
(г. Иман, с. Ракитное и с. Картун). Потребление же местным населением ничтожно
по размерам и носит совершенно случайный характер. Специальных плантаций
женьшеня в районе нет (если только они не держатся где-либо под большим
секретом), но они легко могут быть здесь созданы; предпосылки для этого
уже имеются; местные собиратели корней довольно часто пересаживают мелкие
экземпляры женьшеня в домашние садики и в укромные места ближайшего к селению
леса, где они вырастают до размеров, пригодных для сбыта”.
До 1917 г. через
Владивосток экспортировалось около 380 кг женьшеня - почти столько же,
сколько его добывалось в то время в лесах Китая. Корень собирали главным
образом китайские и корейские корневщики, число которых установить нелегко.
По одним сведениям, в 1910 г. оно достигало 500 человек (Баянова, 1941).
Примерно с 1907-1910
гг. заготовкой дикого корня занялись и русские поселенцы. С конца 20-х
гг. к женьшеневому промыслу подключились государственные организации -
Госторг и Лектехсырье. Стали создаваться специальные партии для поисков
“корня жизни”. В 40-50-х
гг. в Приморье поисками женьшеня занимались официально 500-700 корневщиков,
ежегодно сдававших 10-15 тыс. корней, добывая в год до 130 кг сырого корня
(Малышев, 1991).
